пост готов.
надеюсь, нормально раскрыл персонажа. Очень надеюсь)
«Это всего лишь жалость», - убеждал себя Айдо, стоя за дверью комнаты Юуки Куран и сжимая в пальцах кружевной платочек, который она нечаянно обронила. Платочек был мягкий и шёлковый, наверняка, как её кожа. Хотя, кожа Юуки наверняка более бархатистая. Наверняка она пахнет жасмином. Чем-то таким терпким, пьянящим. Интересно, а какая на вкус у неё кровь? В смысле - теперь, когда печать снята и Юуки стала истинным чистокровным вампиром? Кровь Юуки-человека Айдо пробовал. И это была самая вкусная кровь, верно, оттого, что сущность вампира дремала в девушке. И всё же – это просто жалость. Ничего более. Ему хочется помочь. Всего лишь как учитель помогает своей ученице. И всё. Нельзя же даже на миг представить, что он, Айдо, думает о Юуки, как о девушке? Нет-нет-нет.
Блондин шумно выдохнул, сжав платочек в тонких пальцах и поднеся его к губам. Вдохнул запах жасмина и рук Юуки, которые держали лёгкую ткань. Он представил, как всего полчаса назад девушка вытирала этим платочком слёзы. Как обычно, она запуталась в той ситуации, в которой оказалась. Противостояние семей, метания между любовью к Канаме и дружбой с Зеро, и всё это вылилось в очередную тихую истерику, невольным свидетелем которой стал Айдо, который просто проходил мимо. Ещё недавно он утешал Юуки, и когда она заснула, тайком унёс платочек, что она обронила. Конечно, глупо вести себя, как герои книжных романов, и тайно страдать над любыми вещицами предмета обожания… Хотя стоп. Какого обожания? Это просто жалость и желание помочь!
Платок в ладони, замёрзнув в ледышку, ломается на куски, раня ладонь. Боль приводит в чувство. Раны быстро затягиваются на бледной коже вампира-аристократа, он с удивлением созерцает это и наконец отходит от двери комнаты Юуки и направляется на балкон, всё ещё пребывая в размышлениях. Да, ему жаль Юуки. Да, он также испытывает к ней и почтение, не только как к носительнице чистой крови и принцессе семьи Куран, но так же как и к сестре Канаме, слепое восхищение которым никуда не пропало. А ещё не стоит забывать и то, что он теперь учитель Юуки, и заботится о ней, как о ученице. Только как о ученице!
Проходя мимо зеркала, Айдо обратил взор на своё отражение и с наслаждением прикрыл глаза, созерцая себя, подобно мифическому Нарциссу. Да, что спорить, он красив. Той красотой, которая располагает к себе людей, причём в основном противоположного пола. Чистая кожа оттенка мрамора, пухлые губы, почти по-детски надутые, чистые яркие голубые глаза, обрамлённые густыми ресницами, волосы цвета чистого золота – чудо как хорош! Ханабуса даже приосанился, довольно рассматривая своё отражение. Чувства к Юуки на миг были забыты, но вспыхнули с новой силой, как только он вспомнил о внимании к себе противоположного пола. Юуки никогда не относилась к нему, как к некой «местной иконе стиля», хотя иногда, сбившись, называла Идолом – какое, в сущности, глупое прозвище! Фыркнув, Айдо поправил локон на виске и шагнул в балконную дверь, вдыхая чистый воздух ночи. Ночь всегда пахла как-то по-особенному, иначе, чем день. День пах солнцем и теплом, а он, как дитя ночи, вампир, не переносил солнца. Встав у балконных перил, Ханабуса с удовольствием подставил лицо ночному ветерку, который приятно обдувал щёки, ласково трепетал волосы и вливался в грудь приятной прохладой. Юуки всего лишь ученица, - после некоторых раздумий решил Айдо. Даже если он и позволил себе на секунду увлечься ею – так не вариант, она ведь не только сестра Канаме-сама, но и невеста. Шансов вообще никаких. А слепо обожать – не вариант, Айдо привык к взаимности. К тому же, он слишком сильно восхищался Канаме, чтобы иметь какие-то виды на его сестру. Юуки – нечто бесполое, нечто вроде предмета почтения и в то же время, почему-то – жалости, такой она иногда казалась потерянной. И всё.
Вдохнув воздух в последний раз полной грудью, Айдо покинул балкон и сел на диванчик у камина, который, правда, не горел – лето же, но всё равно притягивал к себе уже по давней привычке. Закинув ноги на столик, Ханабуса закрыл глаза. Конечно, ночью вампиры не спят, для этого есть день, но сейчас безумно хотелось просто отдохнуть и отрешиться от мирских проблем. И получилось бы прекрасно, если бы не тихий голосок из комнаты Юуки. Кажется, она кого-то звала. Уж точно не Айдо, но тот всё равно встал и поспешил на голос принцессы – Канаме-сама был в отъезде, заботы о ней легли на Ханабусу. Приоткрыв дверь, блондин понял, что Юуки просто разговаривает во сне. На миг он остановился, умилённый зрелищем спящей Куран – длинные каштановые волосы разметались по белоснежной простыне, тонкие руки невольно сжимают в пальчиках одеяло, нижняя губа чуть прикушена, а ресницы мелко-мелко дрожат. Айдо присел на кровать рядом с Юуки, невольно погладив её по волосам. Та тут же успокоилась, засыпая крепче, лишь прошептала что-то вроде «братик…» Ханабусу уколола иголочка зависти, причём он не понимал, к кому – Канаме ли, в котором так нуждается Юуки, или же к Юуки, которую так любит Канаме. Эти двое были для него предметами восхищения с детства. Сначала, конечно, Канаме, лишь потом к нему присоединилась сестра. И сейчас, созерцая спящее лицо принцессы Куран и не в силах отнять руку от её волос, Айдо тихо шептал:
«Кто я вам, Юуки-сама?»
